Народный театр в Средней Азии (комические представления)

Всюду в мусульманском мире месяц Рамазан (пост) отличается большим или меньшим оживлением. Обыкновенно после вечера, сейчас засыпающие мусульманские города, во время Рамазана освещены и сравнительно людны. В каждой области так или иначе разнообразят вечера Рамазана, собираясь после молитвы и ужина на меджлисы, увеселения и игры. В Средней Азии, например, устраиваются комические представления, нечто вроде народных театров. По словам «Окраины», в ночи поста Рамазан торговые ряды большого азиатского базара наполнены народом: всякий идет на «шаб и базар», как туземцы называют эти ночные сборища. Чайхане полны посетителей, наслаждающихся перерывом поста до следующего утра, и туземные забавиши наперебой стараются развлечь своими шутками и остротами праздную публику. В этом году число туземных актеров, акробатов, музыкантов, звукоподражателей увеличилось еще труппой прибывших сюда из Самарканда актеров. Главные силы труппы – седобородый старец, щеголяющий своей выразительной мимикой, и комик средних лет, прекрасно копирующий манеры таджика, узбека и даже индийца. Представление самаркандских гастролеров несложно, но все-таки они далеко превзошли наших ташкентских скоморохов, из года в год повторяющих одни и те же успевшие всем надоесть сцены. Здесь антрепренер даже не поскупился на костюмы, которые как они ни плохи, все же несколько увеличивают иллюзию. Спектакль начинается обыкновенно пением под аккомпанемент бубна и каких-то медных литых звонков, которыми младший актер ударяет в такт песни. Старик поет, прихлопывая в ладоши, его товарищ свистом наподобие флейты сопровождает мелодию, а третий изо всех сил дует в бубен.

Представляемая пьеса имеет целью осмеять те или иные пороки. Так к мирабу (начальнику воды и оросительных канав) поочередно подходят узбек и таджик. Из них каждый стремится задобрить старика-мираба и захватить себе и без того незначительное количество воды. Мираб слаб, он сдается на посулы обоих жаждущих и то одному, то другому отдает воду в ущерб сопернику. Наконец терпение узбека и таджика лопается; расправившись с мирабоми и убедившись, что на обоих воды не хватит, они идут к ишану, чтобы тот рассудил их спор. Ишан с самого начала спектакля сидит в сторонке, сохраняя приличную его саму неподвижность, изредка поматывая своей длиннейшей искусственной бородой из белого конского волоса. Узбек и таджик приходят к ишану поодиночке; тот обещает каждому в отдельности (разумеется, за взятку) присудить воду ему, но пристрастие и корыстолюбие ишана обнаруживаются, и оба соперника идут бить ишана, который в страхе успокаивает их тем, что они могут разделить воду пополам…

Публика покатывается со смеху. Все эти попытки лицедейства, как ни слабы они сами по себе, представляют уже шаг вперед от простого ломанья к драматическому искусству, притом в области сатиры на явления повседневной жизни.

Тут, мы думаем, что почва подготовлена, чтобы создать более благообразный и поучительный туземный театр. Было бы не дурно, если бы интеллигентные ташкентские мусульмане на досуге подумали об этом. Служба службой, а досуги можно посвящать делу народного образования: народный же театр один из путей к этому.

// Переводчик. – 1894. – 10 апреля (№14). – с. 1-2.